ВСЕЛЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ
Давно деревни вымерли в округе.
И за молитвой жизнь простую для,
В забытой церкви, в обветшавшем круге
Остались тихий поп да попадья.
Они стары как мир. На клирос сонный
Сквозь дыры в крыше дождь звенит светло.
То мышь шуршит за черною иконой.
То выпь кричит в разбитое стекло.
То бабка Марья, что еще старее,
Чем мир окрест, забыв о счете лет,
Через овраг в промокшей душегрее
Бредет спросить — каков он, белый свет?
Все глуше мрак. Но служба в храме длится.
Под сонный скрежет ржавого креста
Вино и хлеб желают претвориться
Во Кровь и Плоть Пречистого Христа.
И сходят с туч, как даль окрест, убоги,
Тревожа сон зачитанных житий,
Святые старцы, прожившие в Боге —
Лампады Палестин и Византий.
Гудит бурьян, что минула Россия.
Но надо мхом церковных сгнивших стен
Восходят Царства — вечные, святые,
Не знающие тлена перемен.
И сам Христос, продрогший в ветхой раме,
Сквозь дождь и мрак несет Благую Весть,
Чтоб знали все в забытом этом храме,
Что центр мира — пребывает здесь.
* * *
В большой стране, которой больше нет,
Я родилась на снежный белый свет.
А вера, что веками грела род,
Таится, дремлет, но вот-вот уйдет.
Чугунный мост. Озябшие дома.
Чужая жизнь, сводящая с ума.
Чужой Москвы — сухой, чужой снежок.
Поддену снег на алый сапожок.
Ты прав, Господь: сама я прах и тлен,
Но больно мне от вечных перемен.
С продрогшей шубки сдую иней дней.
…Оставленная вечностью Твоей…
ПРАДЕД
Где ты, прадед, русский поп усталый,
В святцах Неба — мученик простой.
Вновь горит на черной рясе алым
Крест церковный, чисто золотой.
Под распевы древней Литургии
Бьется грудкой ласточка о склеп.
И выносишь ты Дары Святые
Из алтарных врат — вино и хлеб.
Благодать земли — твоя работа.
Пахарь духа, вставший от сохи,
Не ленясь, поклоны бил до пота,
Пел псалмы, замаливал грехи.
И, смеясь, цвела твоя округа
От молитвы древней и простой
Синей-синей васильковой вьюгой —
Осиянной Богом красотой.
Мы до сей поры не знаем точно,
Где искать твой неотпетый прах.
Увели тебя чекисты ночью,
Расстреляли в заполярных льдах.
Век мы ждали вести. Век искали
След твоей судьбы — да не нашли.
Лишь сиял над вымершею далью
Светлый столп от неба до земли.
Где ты, Русь? Колодец сгнил у стога.
Черны избы. Луч зари угас.
Только ангел посреди острога
Все поет: «Помилуй, Боже, нас!»
* * *
Дрожит росой небесный белый крин,
Где с милосердьем слита чистота,
Когда монашка с лилией кувшин
Несет к ногам тишайшего Христа.
И каждый раз — как молния, как стон:
— О, Кто распят был и зачем распят? —
И лилией белеет Твой хитон
В алтарной мгле вселенных и лампад.
Христос мой тихий! Лилия Небес!
По Галилее среди рощ и скал
Ты шел земной судьбе наперерез
И лилии тяжелые срывал.
Так мы, беспечно споря о своем,
Смешная озорная детвора,
Ромашки и гвоздики вольно рвем
В изрытых поймах старого Днепра.
И вдруг нас настигает, словно гром,
Открытый голос правды и вины.
Мы поднимаем головы — и ждем
Ответа напряженной вышины.
Над храмом разоренным облака.
И город в новостройках и пыли.
И душит сердце смертная тоска,
Как будто мимо главного прошли.
И навсегда душа потрясена
Незнамо чем — невнятным сном? лучом? —
И дышит напряженно глубина,
Где все на свете знает обо всем.
И снятся нам цветы в накрапах рос —
В них с милосердьем слит поющий прах.
И судит мир прощающий Христос —
И лилия сияет на устах*.
2015
______________________________
*В мировой символике лилия, исходящая из уст Христа во время Страшного суда, является символом милосердия.
* * *
Прощаю смерть в последней глубине,
И мир, что не нуждается во мне,
И жизнь, что, полыхнув, почти прошла.
В земном пути — не поминаю зла.
Прощаю краткий выдох высоты,
Крутой тупик несбывшейся мечты,
Усталость дней в мирском чаду забот,
Где прав — лишь Бог, а праведен — лишь пот.
И говорю: с земной своей судьбой
Смирись — и вспыхнет солнце над тобой.
* * *
Поют сквозь годы и житейский мрак
Два Сирина — Ефрем и Исаак.
Когда печаль и на душе темно,
И снег летит в замерзшее окно,
А ты твердишь в неверный зыбкий свет:
— Помилуй Бог, России больше нет!
И нет путей, и нет былых друзей,
И нету жизни минувшей твоей. —
Опять поют и грудками горят
Два сирина — два райских снегиря.
О вере, о терпенье, о Любви,
О храме Бога на святой Крови,
О том, что для любви важней всего
Не осуждать собрата своего.
Слепой фонарь качается во мгле.
Да разве так возможно на земле?
Увы мне, век не тот, не тот расклад,
Седое время не течет назад,
И в драме мировой из года в год
Совсем другой сюжета поворот.
Вселенский снег. Кромешный неуют.
Но дунет вихрь — и вновь они поют!
О вещем сердце в тишине молитв.
О доблести духовных древних битв.
…Два снегиря за белою горой
В сирийском сне над Русью вековой…
И как понять, поверив этим снам —
Что нужно нам, чего не нужно нам,
И что нам всем в крутой пурге дорог
Завещанные Родина и Бог?
Душа продрогла на краю времен,
Но снится ей морозный вещий сон —
Среди рябин над безднами скорбей
Две русских птицы в инее ветвей…
2012
***
В ведре позабытом железном
Мерцает зеленая мгла.
Взгляну в эту ржавую бездну —
Сияют со дна купола.
Они золотятся в водице
Гниющей, готовой зацвесть.
Синице, слетевшей напиться,
Звенит колокольная жесть.
И в каждой окрестной канаве,
В болотце, в речушке на дне
Град Китеж в неведомой славе
Всплывает в земной глубине.
Качает листвою намокшей
В змеящихся молниях сад.
Но в каплях, бегущих по стеклам,
Сияет таинственный град.
Текучие, древние воды,
От света бегущая мгла!
Утроба, гудящая плодом,
Любви и надежд купола!
Слезой сквозь набухшие веки
Пробьются страданья твои.
Сольются в печальные реки
Все долгие муки земли.
А утром прощенье приснится.
Увидит очищенный взгляд,
Как в каждой слезе на реснице
Всплывает взыскуемый град.
ЛЕВ СВЯТОГО ГЕРАСИМА
— Да будут зверю дикому отныне
Питьем — роса, а пищею — трава.
…И лев пошел за аввой по пустыне,
Почуяв явный отсвет Божества.
Но люди слабы волею — однажды
Льва оболгал такой же добрый брат.
И к гриве солнца взвился львиной жаждой
Надрывный долгий рев: «Не винова-а-а-ат!»
Зверь все терпел: неправду, боль невзгоды,
Он жил, как пастырь в гневе приказал:
Стерег овец, таскал в кувшинах воду
На дне повозки хлипкой — и алкал!
Когда же старца в землю схоронили,
Лев камни рыл и плакал что есть сил,
И умер на рассевшейся могиле,
Поскольку он однажды полюбил.
А мы давно забыли, что над миром
Поставлены Всевышним исстари.
Как ждет он нас! А мы проходим мимо —
Священники, святители, цари.
А миру — мир, а миру — радость снится.
Он львом ручным лежит у наших ног.
— Смотри вокруг! — поют цветы и птицы,
И человека ищет древний Бог.
Но нет нас под гремящим небосводом.
Бьет дым из труб, сочится свалок яд.
И гибнет мир, и рушится природа,
И в небеса кричит: «Не винова-а-а-а-ат!»
И плачет мир цунами и громами,
И роет жирный чернозем могил,
И тихо умирает вместе с нами —
Поскольку он однажды полюбил.
2015
* * *
Вечный май, горячий
бред любовный,
Жар дыханья, локон у лица.
Свищет, свищет
Ночка Соловьевна
В сто залетных глоток у крыльца.
Размечтались пьяные гитары,
Им подпеть гармоники не прочь.
Вновь бредут по темным паркам
пары
Изживать скупое счастье в ночь.
И никто на миг не усомнится
В безграничной нужности своей,
Если ночка гибельная длится,
Если свищет юный соловей.
Я давно прошла земную
малость —
Все, что было суждено пройти,
В боль души и раннюю
усталость
Обратив нелегкие пути.
Но и мне, изведавшей уроки
Нежных уст на горькую беду,
Снится май, холодный
и жестокий,
С соловьем, ликующим в саду.
Снится ночь в кипучей арке сада.
И нельзя поверить до конца:
Даже слез от прошлого не надо
Этой песне, губящей сердца.
* * *
В кварталах — иней. В подворотнях — мгла.
Терпи! Терпи! До тайных слез, до пота.
Ты для любви и муки в мир пришла —
Исправить грех и вечность заработать.
Завез трамвай за тридевять земель.
В проулке темной страсти — дай мне руку!
Я счастьем не зову везенья хмель.
Я не зову несчастьем сердца муку.
Мне разум шепчет: «Позабудь и брось!».
Но есть во мне высокая свобода.
Прощаю миру все, что не сбылось.
Ищу и в безысходности исхода.
ВСЕНОЩНАЯ
Бык не мычал, не бился лай собачий,
Зажглась в окошках мира темнота.
Вдоль изб пустых леса тянулись, плача
Припасть к ногам распятого Христа.
Взошла луна на синих древних хорах.
И ночь, держа подсвечник тысяч звёзд,
Слагала строки в библии простора,
Чтобы воскрес, с креста сойдя, Христос.
И было страшно на тропинке тесной
Прозреть в провале душной темноты,
Что с нами будет, если не воскреснешь
Когданибудь в Святую полночь Ты!
Каким забвеньем грех покроет лица!
Какою смертью съест живое прах!
И ничего уже не повторится
Ни на Земле, ни в падших Небесах!
Но в дребезжащем голосе старухи,
Поющей в церкви всю Святую ночь,
Такие выси брезжили и духи,
Что даже смерть сумели превозмочь.
И за деревней брошенной дорога
Свернула в храм, и бор зашелестел,
И всё, навек отпавшее от Бога,
Опять текло в Его Святой предел.
И вышнею стремительною силой
К больным и нищим сведена с Небес,
Вдруг жизнь пришла и вечность наступила
Под облегчённый вздох: «Христос Воскрес!»
