Ярослав Смеляков
***
На главной площади
страны,
невдалеке
от Спасской башни,
под сенью каменной стены
лежит в могиле вождь
вчерашний.
Над местом,
где закопан он
без ритуалов и рыданий,
нет наклонившихся знамен
и нет скорбящих изваяний,
ни обелиска, ни креста,
ни караульного солдата –
лишь только голая плита
и две решающие даты,
да чья-то женская рука
с томящей нежностью
и силой
два безымянные цветка
к его надгробью положила.
Александр Твардовский
***
Черты портрета дорогого,
Родные каждому из нас:
Лицо солдата пожилого
С улыбкой
доброй строгих глаз.
Из тех солдат, что приходили
В огонь войны из запасных,
Что сыновей в бои водили
И в горький час теряли их.
И долгой службы
отпечаток –
Морщинок памятная речь
Под стать усталости покатых,
Отцовских этих милых плеч.
Но те, смягченные печалью,
Глаза всегда освещены
И ближним днем
и дальней далью,
Что лучше всех ему видны.
Глаза, опущенные к трубке,
Знакомы людям всей земли,
И эти занятые руки,
Что спичку с трубкою свели,
Они крепки и сухощавы,
И строгой жилки вьется нить.
В нелегкий век судьбу державы
И мира им пришлось вершить.
Анна Ахматова
***
Пусть миру этот день запомнится навеки,
Пусть будет вечности завещан этот час.
Легенда говорит о мудром человеке,
Что каждого из нас от страшной смерти спас.
Ликует вся страна в лучах зари янтарной,
И радости чистейшей нет преград, -
И древний Самарканд, и Мурманск заполярный,
И дважды
Сталиным спасенный Ленинград.
В день новолетия учителя и друга
Песнь светлой благодарности поют –
Пускай вокруг неистовствует вьюга
Или фиалки горные цветут.
И вторят городам Советского Союза
Всех дружеских республик города
И труженики те, которых душат узы,
Но чья свободна речь и чья душа горда.
И вольно думы их летят к столице славы,
К высокому кремлю –
борцу за вечный свет,
Откуда в полночь
гимн несется величавый
И на весь мир звучит,
как помощь и привет.
Николай Заболоцкий
Горийская симфония
Есть в Грузии необычайный город.
Там буйволы, засунув шею в ворот,
стоят как боги древности седой,
склонив рога над шумною водой,
там основанья каменные хижин
из первобытных сложены булыжин,
и тополя, расставленные в ряд,
подняв над миром трепетное тело,
по-карталински медленно шумят
о подвигах великого картвела.
Припоминая отрочества годы,
хотел понять я,
как в такой глуши
образовался действием природы
первоначальный строй его души, -
как он смотрел в небес огромный купол,
как гладил буйвола,
как свой твердил
урок,
как в тайниках души своей баюкал
то, что еще и высказать не мог.
…Подходит ночь,
и песня на устах
у всех, у всех от Мцхета до Сигнаха.
Поет хевсур,
весь в ромбах и крестах,
свой щит и меч повесив в Борисахо.
Из дальних гор, из каменной избы
выходят сваны длинной вереницей,
и воздух прорезает звук трубы,
и скалы отвечают ей сторицей.
И мы садимся около костров,
вздымая чашу дружеского пира
и «Мравамжамиер»
гремит в стране отцов –
заздравный гимн –
вождю народов мира.
Александр Вертинский (1989-1957)
СТАЛИН
Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь!
Сколько стоил ему Сталинград!
И в слепые морозные ночи,
Когда фронт заметала пурга,
Его ясные, яркие очи
До конца разглядели врага.
Эти черные, тяжкие годы
Вся надежда была на него.
Из какой сверхмогучей породы
Создавала природа его?
Побеждая в военной науке,
Вражьей кровью окрасив снега,
Он в народа могучие руки
Обнаглевшего принял врага.
И когда подходили вандалы
К нашей древней столице отцов,
Где нашел он таких генералов
И таких легендарных бойцов?
Он взрастил их. Над их воспитаньем
Много думал он ночи и дни.
О, к каким грозовым испытаньям
Подготовлены были они!
И в боях за Отчизну суровых
Шли бесстрашно на смерть за него,
За его справедливое слово,
За великую правду его.
Как высоко вознес он державу,
Вождь советских народов-друзей,
И какую всемирную славу
Создал он для Отчизны своей!
... Тот же взгляд. Те же речи простые.
Так же скупы и мудры слова ...
Над военною картой России
Поседела его голова.
1945 год
Борис Пастернак
Художник
1.
Мне по душе строптивый норов
Артиста в силе: он отвык
От фраз, и прячется от взоров,
И собственных стыдится книг,
Но всем известен этот облик.
Он миг для пряток прозевал.
Назад не повернуть оглобли,
Хотя б и затаясь в подвал.
Судьбы под землю не заямить.
Как быть? Неясная сперва,
При жизни переходит в память.
Его признавшая молва.
Но кто ж он? На какой арене
Стяжал он лавры бросясь в бой?
С кем протекли его боренья?
С самим собой, с самим собой.
Как поселенья на Гольфштреме,
Он создан весь сквозным теплом,
В его залив вкатило время
Все, что ушло за волнолом.
Он этого не домогался.
Он жил как все. Случилось так,
Что годы плыли тем же галсом,
Как век стоял его верстак.
А в те же дни на рассстоянье
За древней каменной стеной
Живет не человек - деянье:
Поступок ростом с шар земной.
Судьба дала ему уделом
Предшествующего пробел.
Он то, что снилось самым смелым,
Но до него никто не смел.
За этим баснословным делом
Уклад вещей остался цел.
Он не взвился небесным телом,
Не исказился, не истлел.
В собранье сказок и реликвий
Кремлем плывущих над Москвой
Столетья так к нему привыкли,
Как к бою башен часовой.
Но он остался человеком,
И если зайцу вперерез
Пальнет зимой по лесосекам,
Ему, как всем, ответит лес.
…
И этим гением поступка
Так поглощен другой, поэт,
Что тяжелеет, словно губка,
Любою из его примет.
Как в этой двухголосной фуге
Он сам ни бесконечно мал,
Он верит в знанье друг о друге
Предельно крайних двух начал.
...
2.
Я понял: все живо.
Векам не пропасть,
И жизнь без наживы -
Завидная часть.
Спасибо, спасибо
Трем тысячам лет,
В трудах без разгиба
Оставившим свет.
Спасибо предтечам
Спасибо вождям.
Не тем же, так нечем
Отплачивать нам.
И мы по жилищам
Пройдем с фонарем,
И тоже поищем
И тоже умрем.
И новые годы,
Покинув ангар,
Рванутся под своды
Январских фанфар.
И вечно, обвалом
Взрываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне.
И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин и Сталин,
И эти стихи.
Железо и порох
Заглядов вперед
И звезды, которых
Износ не берет.
Осип Мандельштам
Из цикла "Стихи о Сталине"
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра и вчера -
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Которой начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна - добро живое -
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
Алексей Сурков
* * *
Шуршит по крышам снеговая крупка.
На Спасской башне полночь бьет часы.
Знакомая негаснущая трубка,
Чуть тронутые проседью усы.
Он наш корабль к победам вел сквозь годы,
Для нашей славы временем храним.
И в эту ночь над картой все народы
В седом Кремле склонились вместе с ним.
На карте фронт узорной вязью вьется.
И он, нацелясь в черные кружки,
Привычным, точным жестом полководца
Отодвигает к западу флажки.
Он встал над фронтом, над Москвой, над нами,
Он руку к западу простер свою:
- Пусть осенит вас ленинское знамя,
Сыны мои, в решительном бою!
1941
Михаил Исаковский
Слово к товарищу Сталину
Оно пришло,не ожидая зова,
Пришло само - и не сдержать его...
Позвольте ж мне сказать Вам это слово,
Простое слово сердца моего.
Тот день настал. Исполнилися сроки.
Земля опять покой свой обрела.
Спасибо ж Вам за подвиг Ваш высокий,
За Ваши многотрудные дела.
Спасибо Вам, что в годы испытаний
Вы помогли нам устоять в борьбе.
Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.
Вы были нам оплотом и порукой,
Что от расплаты не уйти врагам.
Позвольте ж мне пожать Вам крепко руку,
Земным поклоном поклониться Вам.
За Вашу верность матери-отчизне,
За Вашу мудрость и за Вашу честь,
За чистоту и правду Вашей жизни,
За то, что Вы - такой, какой Вы есть.
Спасибо Вам, что в дни великих бедствий
О всех о нас Вы думали в Кремле,
За то, что Вы повсюду с нами вместе,
За то, что Вы живете на земле.
Константин Симонов
Суровая годовщина
Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?
Ты должен слышать нас, мы это знаем:
Не мать, не сына - в этот грозный час
Тебя мы самым первым вспоминаем.
Еще такой суровой годовщины
Никто из нас не знал за жизнь свою,
Но сердце настоящего мужчины
Лишь крепче закаляется в бою.
В дни празднеств проходя перед тобою,
Не думая о горестях войны,
Кто знал из нас, что будем мы судьбою
С тобою в этот день разлучены?
Так знай же, что в жестокий час разлуки
Лишь тверже настоящие сердца,
Лишь крепче в клятве могут сжаться руки,
Лишь лучше помнят сыновья отца.
Те, что привыкли праздник свой с тобою
В былые дни встречать у стен Кремля,
Встречают этот день на поле боя,
И кровью их обагрена земля.
Они везде: от пламенного Юга,
От укреплений под родной Москвой,
До наших мест, где северная вьюга
В окопе заметает с головой.
И если в этот день мы не рядами
По праздничным шагаем площадям,
А, пробивая путь себе штыками.
Ползем вперед по снегу и камням,
Пускай Информбюро включает в сводку,
Что нынче, лишних слов не говоря,
Свой штык врагу втыкая молча в глотку.
Мы отмечаем праздник Октября.
А те из нас, кто в этот день в сраженье
Во славу милой родины падет, -
В их взоре, как последнее виденье,
Сегодня площадь Красная пройдет.
Товарищ Сталин, сердцем и душою
С тобою до конца твои сыны.
Мы твердо верим, что придем с тобою
К победному решению войны.
Ни жертвы, ни потери, ни страданья
Народную любовь не охладят -
Лишь укрепляют дружбу испытанья,
И битвы верность русскую крепят.
Мы знаем, что еще на площадь выйдем,
Добыв победу собственной рукой,
Мы знаем, что тебя еще увидим
Над праздничной народною рекой.
Как наше счастье, мы увидим снова
Твою шинель солдатской простоты,
Твои родные, после битв суровых
Немного постаревшие черты.
1941, ноябрь
Юрий Кузнецов (1941-2003)
ТЕГЕРАНСКИЕ СНЫ
Вдали от северных развалин
Синь тегеранская горит.
— Какая встреча, маршал Сталин! —
Лукавый Черчилль говорит.
— Я верю в добрые приметы,
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем планеты
Меня назначили во сне!
Конечно, это возвышенье
Прошу не принимать всерьёз...
— Какое, право, совпаденье! —
С улыбкой Рузвельт произнёс. —
В знак нашей встречи незабвенной
Сегодня сон приснился мне.
Руководителем Вселенной
Меня назначили во сне!
Раздумьем Сталин не смутился,
Неспешно трубку раскурил:
— Мне тоже сон сегодня снился —
Я никого не утвердил!
1978
Очевидец
Вела дорога прямо на вокзал,
По сторонам носился птичий щебет.
Отец надел медали и сказал:
- Пойдем смотреть – товарищ Сталин едет!
Мелькнул товарищ Сталин вдалеке:
Глаза, усы, неполная улыбка,
И трубка в направляющей руке,
И змейка дыма – остальное зыбко.
Пришли домой, схватил отец ремень,
Стал сына бить так, что летели клочья:
- Я бью, чтоб ты запомнил этот день,
Когда увидел Сталина воочью!
От ужаса и боли сын ревел,
И мать кричала: - Люди, заступитесь! –
Один сосед ребенка пожалел
И на отца донес, как очевидец.
Отца на север увели с крыльца.
Об этом сын не говорит ни слова.
Отшибло память. Он забыл отца.
Но Сталина он помнит, как живого.
Татьяна Глушкова (1939-2001)
ГЕНЕРАЛИССИМУС
Он не для вас, он для Шекспира,
для Пушкина, Карамзина,
былой властитель полумира,
чья сыть, чья мантия — красна...
Чей белый китель так сверкает,
как в небе облачко — в тот час,
когда Спаситель воскресает
и смотрит ласково на нас...
И вот уже отверсты храмы,
и Лета Многая поют
тому, чья смерть — не за горами,
кого предательски убьют.
И он, пожав земную славу,
один, придя на Страшный Суд,
попросит: "В ад!.. Мою державу
туда стервятники несут..."
1994
.................
Владимир Скиф
ТЕНЬ
Я долго ехал по стране,
В стране погода устоялась.
По ходу поезда в окне
Мне тень из прошлого являлась.
Я узнавал её черты:
Ей быть с усами полагалось.
И с наступленьем темноты
Душа немела, содрогалась.
Парадоксальна эта тень:
И боязлива, и могуча,
Уже мертва не первый день,
Но до сих пор она живуча.
С ней много связано отмет,
Навеки слито воедино -
И бед российских, и побед -
С тяжёлой тенью исполина.
Когда-то с именем её
Себя на минах подрывали,
И подневольное рваньё
С её согласья надевали.
Орджоникидзе и Камо
Пред ней тускнели год от года.
И время, кажется, само
Врагом являлось для народа.
Парадоксальна эта тень:
Смеясь, о Кирове скорбела…
И вся страна слезами всклень
Была полна, но песни пела.
…Так ехал я и досягнул
До горьких лет,
до русской боли,
И только заполночь уснул,
Как одинокий зяблик в поле.
А поезд мчался по земле,
Моя душа во сне томилась.
Проснулся я, а на столе -
«Герцеговина флор»
дымилась.
1986
Ирина Семёнова
КОМАНДОР
(Фрагмент из поэмы)
Тяжело пожатье каменной десницы...
А. С. Пушкин “Каменный гость”
В реглане кожаном отец,
Войны глобальные итоги,
Почти блистательный конец
Победной сталинской эпохи.
Мне посчастливилось понять
Её державное величье —
Нам не взбрело бы изменять
Европы ветхое обличье.
Трусливый Мюнхен был не наш,
Не наша брилась эскадрилья
Перед броском через Ла-Манш,
Валькирией расправив крылья.
Так что же ставят нам в вину?
Что наш народ многострадален?
Что от антихриста страну
Не без потерь очистил Сталин?
Что он по-своему решил,
Как взять на плечи груз монарха,
И злые силы сокрушил,
Вернув России патриарха?
И что войне благодаря,
Господней покорясь деснице,
Стал после русского царя
УДЕРЖИВАЮЩИМ границы?
Всё то, что Сталин превозмог,
Лишь дух превозмогает Божий,
Он победитель — видит Бог!
Лишь оклеветанный!
Так что же?
Ты хочешь новых палачей?
И зря тебя, как от потопа,
Спасли от газовых печей,
Неблагодарная Европа?
За весь новейший твой наряд
Не дал бы стёртого червонца
Великий бронзовый солдат,
Что осквернён пятой чухонца.
Имперской мощью был чреват
Восторг победного парада,
Вот в чём наш Сталин “виноват”,
Вот в чём держава “виновата”!
* * *
И вы, дней нынешних скопцы,
Что нажились на русской драме,
Вождя хулители, лжецы,
Дельцы и “крёстные отцы” —
День гнева распростёрт над вами!
В мирах застыл возмездья час:
С небесного спускаясь града,
Рядами движутся на вас
Полки победного парада.
С алмазной сыпью в стременах,
Лучи роняя с поднебесья,
Плывёт на белых скакунах
Бессмертных маршалов созвездье.
А рядом, в радужном строю,
Скользят, выписывая дуги,
Стальные соколы, в бою
Жизнь положившие за други,
Багряный золотится плющ,
Для потопленья вражьих душ
Эсминцы рассекают море,
И дымная светлеет глушь,
Где танки в огненном просторе
Ползут под залпами “катюш”.
И свято, словно под амвон,
Вдруг съёживаясь и дряхлея,
Полотна вражеских знамён
Летят к подножью Мавзолея!
И все погибшие встают,
Из бездны поднимаясь в гору,
Они страны не предают,
Венцы живым передают
И честь безмолвно отдают
Разгневанному командору.
Темна, разбита и страшна,
Стыдясь похмельного озноба,
Встречай хозяина, страна,
Он поднимается из гроба!
Встречай, неси ему цветы!
Беда не кончится, покуда
Прощенья не испросишь ты
И голос не сорвёт Иуда.
Твой командор карает зло!
Ложь тает, рушатся гробницы,
Отверсто небо — в нём светло,
Чужие не спасут границы,
Легка измена — тяжело
Пожатье каменной десницы!
Александр Люлин
СТАЛИНИСТ
Приблизились ночи хрустальные:
Идеи-курки взведены...
Восстаньте, наследники Сталина,
Чистейшие люди страны!
Очистим от нечисти Родину —
Воспрянет Отчизна моя!
Пусть Солнце горит ярким орденом
На пиджаке бытия.
Светлы ваши лики иконные,
Красногвардейцы зари;
О конница краснознамённая,
Апостолы новой земли!
Религия — идолология.
Да будут в веках золотых
И Ленин, и Сталин, и многие
Причислены к лику святых.
1998
Александр Бобров
УРОКИ XX СЪЕЗДА
Когда Хрущёв почти в истерике,
На кузькину ссылаясь мать,
Грозил зажравшейся Америке
Догнать и даже перегнать,
Когда в канун Святого Сретенья
Он открывал XX съезд,
Ему не те подсунул сведенья
Какой-то Суслов или бес.
Генсек не просто культ развенчивал,
А бомбу толом начинял.
Державу славную развинчивал,
Вернее, только начинал.
Потом пришли шестидесятники,
И дрогнул русский исполин.
Хотя ещё остались ратники,
Солдаты, бравшие Берлин.
Со съезда всё пошло-поехало.
А первым стал, конечно, Крым...
Для нас с прорухами-прорехами
Призыв догнать — недостижим.
Плевать! Но с рухнувшего берега
Мы начинаем замечать:
Смешней, чем перегнать Америку,
Была попытка-развенчать.
Все, кто шинель вождя примеривал,
Хоть в "оттепель", а хоть — сейчас,
Такими кажутся пигмеями
Под взглядом этих рысьих глаз!
1996
Николай Рачков
НОЧНОЙ ПАРАД
“Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг”.
М. Лермонтов
Сквозь бури, дожди и метели
Отсюда Держава видна.
Здесь - Красная площадь. В шинели
Идёт он, презрев времена.
Идёт к мавзолею. Ступени
От холода звёздно блестят.
Глядит он, как строятся тени
На страшный полночный парад.
Он смотрит в суровые лица,
Он трогает пальцем усы.
Молчит, как могила, столица
В тревожные эти часы.
До смерти усталой пехоте,
Воскресшей над мрамором плит,
Уверенно: “Вы не умрёте.
Вы живы. - Он так говорит.
- Статьи и реляции лживы,
Не стоят вниманья плевки...”
И грозно: “Мы живы! Мы живы! -
Ему отвечают полки.
- Вы нам прикажите. Мы встанем.
Ведь наши сердца - монолит”.
И громко: “Да здравствует Сталин!” -
Над площадью Красной гремит.
Он вскинет рукою и жутко
Окинет соратников тьму:
- “Со мною останется Жуков.
Всех прочих - на Колыму”.
- “Прости! Буду снова я верным.
Во всём виноваты враги...” -
Хрущев наклоняется первым -
Ему целовать сапоги.
Но облик его нереален,
Сгущается морок и чад...
И снова: “Да здравствует Сталин!” -
Беззвучно колонны кричат.
Спускается он с мавзолея
Туда, где одни голоса.
А следом, кроваво алея,
Растёт и растёт полоса.
Он смотрит в суровые лица,
Он трогает пальцем усы.
Молчит, как могила, столица
В тревожные эти часы.
Николай Беседин
СТАЛИН
Кому за это поклониться:
Судьбе, России, небесам?
Мелькают царственные лица
Подобно прожитым векам.
И среди разных в списке длинном
В двадцатом веке роковом
Стоит он грозным исполином
И верноподданным отцом.
В простой одежде, без отличий,
Погасшей трубкой жест скупой…
И свет державного величья
Над поседевшей головой.
Его с Россией обвенчали,
Продлится жизнь ее доколь,
И венценосные печали,
И человеческая боль.
Его народ мечтал о небе,
Круша врагов, смиряя плоть.
Он дал насущного нам хлеба –
Из Божьей житницы ломоть.
Его всенощная молитва
Звездой алеет в небесах.
Идет невидимая битва
За царство светлое в сердцах.
И слово плавится от боли
И, мрак пронзая, рвется ввысь.
Воскресни, сталинская воля!
И мудрость Сталина явись!
Еще не ночь, еще не поздно
Соединить две высоты:
На храме – крест, на башнях – звезды:
Две вековечные мечты.
Марсель Салимов
НАВСЕГДА
Если ты ненавидишь – значит, тебя победили.
Конфуций
Отец мой – солдат,
что с боями прошёл сто дорог,
и всё, что с ним было,
он в памяти крепко сберёг.
Он так говорил мне:
«Сквозь пули,
в дыму и в пыли –
в атаку «За Родину!» мы
и «За Сталина!» шли.
Мы шли
по болотам
и реки форсируя вброд.
Одна только цель нас манила –
вперёд и вперёд!
Враги несли миру
крушение,
гибель
и ложь.
Но –
Сталина имя
вгоняло их в трепет и дрожь.
Не зря ведь в испуге,
как ивы под мощным дождём,
сгибали колени
они перед нашим вождём».
Но век изменился –
вождя больше мир не хвалил,
и чуть ли не каждый
его перед всеми хулил.
И мир потемнел, слёз не пряча,
от плача тяжёл –
за тех, кто «За Родину!» в бой
и «За Сталина!» шёл.
А в памяти нашей
шумят, как под ветром листва,
раскаты гремящих его
над землёю слова…
«Палач» ли он был или «гений» –
он канул во тьму.
Никто безразличным не сможет
остаться к нему.
В судьбе и истории каждый
проложит свой путь.
Но роль
этой ЛИЧНОСТИ
в вечности –
не зачеркнуть!
Когда-то в былом,
раздвигая деяньям предел,
вершились под именем
СТАЛИНА
тысячи дел.
И тот, кто трудился,
и тот, кто сражался в бою, –
все вместе шагали в едином,
могучем строю.
В историю глядя,
не сразу легко разберёшь,
где теплится правда,
а где укрывается ложь.
Но Сталин навеки
оставил в науку стране –
груз тяжкого «культа»
и славу
в великой войне…
И я понимаю:
пускай пронесутся года,
а Сталина имя
останется жить
НАВСЕГДА!
Перевод с башкирского Николая Переяслова
Игорь Тюленев
В МОЁМ КАБИНЕТЕ
На столе стоит товарищ Сталин -
Белый китель, чёрные усы,
Был моею волей он посмтавлен
В блеске всей диктаторской красы.
Рядом фото, где Сергей Есенин,
Загрустивший под осенний свист,
В центре ваза - облаком сирени,
Чёрный черновик и белый лист.
... Смотрит на меня товарищ Сталин
Оком государя каждый день,
Как на тигель для расплава стали,
А Есенин смотрит на сирень.
Феликс Чуев
Завещание
Когда я рос, я вглядывался в лица,
Я видел победителей войны!
…Пилили бревна пленные арийцы,
и Сталин улыбался со стены.
Кому отец, кому недобрый отчим,
Он мне вещал, о будущем скорбя:
«Все в мире не случайно, между прочим,
и я надеюсь, мальчик, на тебя.
Державы крест я вынес в лихолетье,
Досталось ей и по моей вине,
Но самую большую ложь на свете
Двадцатый век составит обо мне.
А ты увидишь дальше, чем Россия,
И не посмеешь подлостью грешить,
Слова поднимешь честные, другие,
И с Молотовым будешь ты дружить.
Все не случайно – так, а не иначе,
Насмотришься людей и нелюдей,
Тебе я завещаю, русский мальчик,
Прикосновенье к сущности моей.
В России нет счастливых поколений,
Но кончится терпенье – все сомнут…
Мне Сталин говорил, и нет сомнений,
Что так и было несколько минут.
И эти нервы в сумрачном величье,
И слово в напряженной правоте
Необъяснимо, грозно и магично
Моим шагам сопутствует везде.
Станислав Куняев
***
Мы с бабкой из сарая притащили
Ведро угля и печку растопили,
Глядим, как вихри синего огня
Колышутся над черной грудой угля,
А бабка, плечи зябкие сутуля,
Допытывает, умного, меня:
- Мне, золотко, сказала Пелагея,
Что Сталина на днях из Мавзолея
Убрали за жестокие дела…
Я говорю: - А дочь твоя Полина
Семнадцать лет аж дальше Сахалина
Не по его ли слову провела?
А бабка уголь кочергой шурует,
Тот уголь внук на станции ворует:
- Я, золотко, не знаю ничего,
Кто виноват. Но воины его
Лежат в земле, и мой Сережа с ними…
Молчим, глядим – огнями голубыми
Охвачен черный уголь антрацит,
И в комнатенке нашей стало жарко,
А бабке, вижу, всех на свете жалко,
Всех, кто зарыт, и всех, кто не зарыт.
Виктор Боков
Ненависть к Сталину меньше и меньше,
А был когда-то бурный накат.
История – не примитивные вещи
И не глупый, затертый плакат.
Сталинский след с мавзолея не смыт
Ни дождями, ни градом снарядным,
Он с рукой зашинельной стоит
И незыблемым, и громадным.
Тянется цепь его мрачных годов
Через молчание кремлевских башен.
Думал свалить его подлый Адольф –
Сам свалился! А Сталин бесстрашен.
Что теперь со мной – не пойму,
От ненависти пришел я к лояльности.
Тянет и тянет меня к нему,
К его кавказской национальности!
Владимир Коробов
Памятник
…А Он лежал всей бронзой стопудовой
С значительной гримасой на лице.
Его снимали ночью незаметно,
На детскую площадку положив,
Где возвышались домики и башни,
Дворцы и замки, только из песка.
Болтали няньки: «Солнце закатилось!» -
И мы бежали шумною гурьбой
Смотреть сквозь щели досок,
Сбитых грубо, великое затмение Его,
Но видели лишь гвозди и веревки,
Да краешек литого сапога.
Кем был для нас Он?
Мертвым Гулливером,
Испугом взрослых, шепотом, картинкой
В учебнике, обгрызенном мышами,
Портретом, позабытым на стене,
Свистящего согласной и металлом,
Который, впрочем, скоро заржавел;
Потом уже – чудовищной ошибкой,
Развенчанной марионеткой зла…
О, если бы все камни, постаменты,
Гранитное величие Его
Собрать бы вместе – получились горы,
Второй Кавказ, где печень Прометея
Клевали бы орлы ОГПУ!
Там, на Эльбрусе самовосхваленья,
Стояли бы, как трубы, сапоги,
И арка галифе держала небо,
А френч Его – застегнут был на звезды,
И молнии топорщились – усища,
И Млечный Путь сиял бы – медный лоб.
Но, слава Богу, небо не безбожно,
А камни пригодятся на земле,
Но в день Его сошествия, вернее,
Падения, позора, униженья,
Он был лишь бронзой с полой головой,
Лежавший уморительно смешно
Поодаль от пустого постамента
В провинциальном, в общем, городке.
Плыла толпа, судача и толкуя,
И каркал ворон – вещий репродуктор –
О том же самом, что и век назад.
И все-таки в сознании моем
Тот день и час исчезли бы навеки,
Когда б не мальчик, плачущий надрывно,
Над куклою кумира и вождя.
И, может быть, та детская слезинка,
Упавшая на бронзу неживую,
Была в тот миг высоким искупленьем
Пролившихся потоков скорбных слез?
Как знать, как знать…
Не памятник,
А память живей всего в сознании народа,
Что в будущем потомстве прорастет,
И камень воскресит и бронзу чувством.
И крепче стали станет ЧЕЛОВЕК.
Лев Котюков
Песнь Победы
От эскадры всплывших субмарин
Море опускается на дно.
Пал каменноугольный Берлин,
Сталин пьет кавказское вино.
Призраки далекие в тоске
Прячутся в янтарных зеркалах.
И живая вечность по Москве
Ходит-бродит в мягких сапогах.
Забывают мертвые живых,
Но забывших смерть Господь простит.
На штыки кремлевских часовых
Дождь парадный сухо моросит.
Рано еще женщинам стареть,
Палец жмет трофейное кольцо.
И в затылок пули дышит смерть,
И земля с тоской глядит в лицо.
И сквозь землю в полночь зрят слепцы
Паруса подземного огня,
Но уводит время под уздцы
Из России белого коня.
И вдова в деревне на Оке
Тусклое кольцо швыряет в грязь.
И Победа мается в тоске, -
Оттого, что в мае родилась.
Обнимает камень трын-трава,
Но постигнуть Вечность не дано.
И Победа Вечностью жива,
Сталин пьет кавказское вино.
Олег Бородкин
***
выкармливаю Сталина, он мал,
живет пока что
в хлебнице на кухне,
сосет он из бутылочки вино,
и трубочка его все время тухнет.
но знайте, суки, Сталин подрастет
и сделает крапивку всем уродам,
и всунет
острый красный перец в рот
любителям порнухи и свободы.
сегодня в это верится с трудом,
прошло как будто время великанов.
И маленький мой Сталин
лишь сопит
и режет бедных мух да тараканов.
но косится уже на воробьев
и слушает,
как каркают вороны.
и есть у нас вредители-врачи,
троцкисты
и германские шпионы.
полно интеллигенции гнилой
полно
билет порвавших коммунистов…
страдает русский, бедствует грузин…
пока терзают Родину садисты,
выкармливаю Сталина, он вновь
загонит много сволочи в могилу.
ведь сила наша
вовсе не в деньгах,
а в правде,
только в правде наша сила.
Гамлет
у Гамлета опять слезится глаз
и в глотке пересохло. рюмка яду
ему не помешала бы сейчас.
Офелия того…
Уже не надо
под юбку к ней заглядывать.
тошнит
от погружений в мелкие детали
предательства.
в стране такой бардак,
что Гамлету
вчера являлся Сталин.
Сон
мне чуть не заплатили за стихи
какие-то безумцы в черных шляпах,
но шел от шляп
густой чесночный запах,
и много аппетитной чепухи
услышал я по поводу стихов…
нет, прав был
член ЦК Иосиф Сталин,
ведь ангел слеплен
вовсе не из стали,
а из родимых страхов и грехов.
и Сталин с упоеньем
год за годом.
топил в сырой реке врагов народа
за то,
что те икру любили есть,
любили со стены сорвать икону
и заслужить по волчьему закону
возмездие,
похожее на месть.
Вечность
а в памяти
простых космополитов
Иосиф Сталин
будет жить века.
Михаил Анищенко (1950-2012)
СТАЛИН
От первых страниц мирозданья,
Прикрывшись Христом, как щитом,
Любые свои злодеянья
Цари освящали крестом.
Он первый соблазны отринул
И тьму, сокрушая мечом,
Христа от себя отодвинул:
«Постой, дорогой, за плечом!»
Забыли об этом живые,
А мертвое наше – мертво.
Но зло и грехи роковые,
Он взял на себя одного
В Кремле, на коне, и на плахе
Творил он священное зло,
И тайно живет в патриархе
Колючей шинели тепло.
Сегодня попы проклинают
Былое сиянье меча…
А что они помнят и знают,
Что видели кроме плеча?
Он первый соблазны отринул,
Ломая века и уста,
Он церковь плечом отодвинул,
И церковь осталась чиста.